В школе было как-то особенно тихо. Скорости охранников можно было только подивиться - за какие-то две минуты персонал успел раскидать всех учеников по комнатам - особенно буйным, которые все еще продолжали сумасшествие (по большему счету, это были старшекурсники), оказывали сопротивление в коридоре у комнат и обещали суровое наказание. Однако разбуянившихся молодых людей (особенно смелые дамы робко выглядывали из-за дверей комнат) это не останавливало, и они продолжали разбегаться по этажу в разные стороны - пускай все это действо и продолжалось недолго.
То, что Кая не заметили, не было чудом. Попросту воспользовавшись суматохой, он проскользнул мимо охранников на второй этаж и отправился в гостиную. Почему именно туда - зная, что даже тут его достанут - он не знал. Если искал спокойное место - мог бы и отправиться в комнату, как правильный мальчик, упасть на холодную кровать и отдыхать, сколько вздумается. Нет же, надо было отправиться именно туда - обессиленно приземлиться на диван, закинув ноги куда-то на спинку и закрыв глаза. Вообще он с трудом помнил, где был, как тут оказался - словно метеорит упал ему прямо на голову, хитро охохокая. Голова немного кружилась, да и вообще чуть подташнивало - да и почему-то казалось ему, что он медленно погружается куда-то, постепенно проваливаясь всем телом. Нет, Нильсен никогда не баловался с незнакомыми веществами, но сейчас, лежа на животе и уткнувшись лицом в собственные руки, он представлял, как медленно тонет, и тонет, и тонет...
И так и тонул бы - пока его оголившейся голени не коснулась чья-то сухая рука. Кай резко дернулся, немедленно ударившись головой, и обернулся, пытаясь нашарить ошалевшим взглядом тронувший его объект.
Знаете, ожидал увидеть он что угодно - но только не это. Охранника ли, который прямо сейчас схватит его за ногу и потащит по лестнице, как Кристофер Робин Винни-Пуха, какого-нибудь ненавистного учителя, который одним только своим бубнежом заставит его скрыться в недрах комнаты, медсестру - которая решила, что Нильсен уже мертв, но ни капельки от этого не расстроилась, Джейка ли - а может уже и то, что осталось от Джейка (о, безудержная детская фантазия), да кого угодно - но только не его. Руки его по-прежнему оставались сухими, с резко проступающей сеточкой вен - хотя не таким уж старым он и не был. Конечно, Кай не смог бы узнать его по рукам - и, когда глаза сфокусировались на лице незнакомца - он мгновенно побелел, как если бы увидел призрака.
На самом деле, так оно и было. Хотя, насколько Кай предполагал, приведения были холодными и больше похожими на желе, полупрозрачными. Нет, перед ним точно стоял человек - и этим человеком был его дядя, которого он видел в последний раз около одиннадцати лет тому назад - и лучше бы ему не вспоминать, каким он его видел в последний раз. Дядюшку звали Томас, и мужчиной он был приятнейшим, как по внешности, так и по общению. Томас был младшим братом его матери и тогда, когда Каю было лет пять, дяде должно было вот-вот стукнуть тридцать - хотя выглядел он куда свежее, был мужчиной забавным - мать всегда говорила, что он еще даже из песочницы не вылез. Томас на самом деле был человеком довольно легкомысленным, работал консультантом в каком-то магазине, но очень увлекался фотографией. К слову, племянника своего он тоже очень любил - одних только фотографий маленького Кая у него было куда больше двух сотен. Десять лет прошло, и сейчас, по-хорошему, Томасу должно было быть около 40 лет - но нет, Нильсену не врали его глаза - он совершенно не изменился. "Но почему, какого черта он стоит здесь!?"
Кай глотал пересохшими губами воздух и вжался в самый угол дивана. Взгляд у него был настолько перепуганным, что, казалось, еще чуть-чуть - и по-заячьи выпрыгнет сердце из груди, порвавшись о ребра.
- Привет, Кай.
Нильсен отчаянно замотал головой, но образ дяди не исчезал, стоял перед его глазами, как вкопанный.
- Откуда...
- Не знаю, - Томас растерянно потер рукой шею и приземлился на уголок дивана. - На самом деле, я даже не помню это по ощущениям. Открыл глаза - и уже тут.
"Я помнил те ощущения. Я помнил все. Помнил все твои действия"
Больше всего смущала Кая, пожалуй, именно внешность его дяди. Пожалуй, даже если опустить все те воспоминания, связанные с ним - он должен был постареть на десять лет. Но нет же - он все еще стоял перед ним, худосочный, в наглаженных брюках, серой рубашке, небрежно расстегнутой - совсем такой, каким был в последний раз.
- Какого черта ты тут стоишь!? Ты что, ничего не помнишь, совсем ничего?
Томас задумчиво уставился в потолок.
- А что-то было?
Совсем как настоящий человек. Говорит. Тот же голос. Движения те же.
"Столько было всего. Много. Долго. А потом раз - и быстро. Кто-то выключает свет"
Никогда, никогда больше Кай не хотел вспоминать об этом человеке. Хотя бы о нем. Даже не о том, что с ним стало - о том, что самым жестоким образом врезалось в детскую память. Хорошее помнят редко - дольше и больнее всего бьют именно самые тяжелые кулаки памяти.
Томас был приятнейшим человеком. Солидно выглядел - несмотря на профессию. Большую часть себя отдавал фотографиям - но, видимо, даже в них не удавалось себя раскрыть. Кай тогда этого еще не понимал - даже и не старался понять. Понять мысли взрослого человека ребенку всегда было сложно - особенно те мысли, о существовании которых он знать не знал. Никак, никак не мог представить маленький Кай, на что способны взрослые - такие опротивевшие после этого, пугающие взрослые - взрослые, которым после этого тяжело доверять. Кто знал, что такого забавного, правильного дядю Томаса могут привлекать... дети? Кто знал, зачем ему столько фотографий, которые он не удалял даже с собственной камеры? Кто знал, куда могут направиться эти руки, кто знал, что он может быть настолько близко? Дышать так близко?
Кай зажмурился. Нет, ничего не было - об этом никто не знал. Потом он убежал - бежал прочь, на ходу застегивая рубашку и утирая руками слезы, краснея, спотыкаясь, наталкиваясь на людей. Бежал прочь, бежал так быстро, насколько хватало дыхания. После чего вернулся. Не помнил уже - зачем или за чем-то. Увиденное повергло его в шок - но, Кай, как бы ты не быстро не бегал - ты не можешь успеть везде.
Поднять глаза на Томаса. Вдруг - случаются же неприятности - вдруг он все-таки исчез?
"Теперь он вспомнил"
Удавка. Насколько Кай мог видеть - обычный кусок проволоки, стягивающий шею. Синеющее лицо, где-то даже фиолетовое - и руки, тянущие концы проволоки с какой-то нечеловеческой силой. Нельзя было представить, что можно было сжать шею настолько - нельзя было представить смерти, если не видел ее своими глазами.
"Теперь и ты вспомнил"
С грохотом обрушилось тело на пол - с каким-то странным грохотом, словно мешок. Эти глаза. Эти скорчившиеся руки.
Кай вскрикнул. Резко, отрывисто - не так кричат в фильмах ужасов. На большее не хватило дыхания - юноша закашлялся, прижимая ладони ко рту, жмурясь. Казалось, еще чуть-чуть - и его самого вывернет наизнанку, перед ним уже все плыло - ничего неестественного, просто накатившие на глаза слезы - но уйти не мог. Вздрагивающая спина и еще один неудавшийся крик - скорее скрип, чем крик. Кай не знал, почему он решил уйти - решил уйти именно так, по какой причине решил уйти. Боялся, что он, Нильсен, все расскажет? Умирал со стыда? Нет, никогда не жалел о совершенных поступках.
"Так что же это получается. Он боялся меня?"
С надрывом всхлипывая, Кай разогнулся и с трудом повернулся в сторону дяди - краем глаза, словно боясь увидеть картину целиком. Каю стало чуточку жалко себя.
Томас, как ни в чем не бывало, поднялся, отряхивая брюки и бормоча себе что-то под нос. Удавку - проволоку, которая, казалось, стала уже частью шеи - он приспустил, оставив ее болтаться на шее на манер галстука, лицо его стало таким, каким прежде - светлым, даже немного румяным. Словно не замечая Кая, он развернулся и направился к выходу.
- Т... т...
Громче шелестеть Каю не удавалось. Дверь хлопнула, оставив мальчика в звенящей тишине.
Ничего не понимая, он медленно съехал на пол, зажмурившись и прижимая руки к груди.
"Зачем ты все вспоминал?"

извините за неровный почерк - и что так много

Кай немного сощурился, наблюдая, как прыгают на уровне его глаз чьи-то ноги, различая чужие голоса. Нет, на самом деле, разобраться с голосами было делом простым - чего только стоит Тенин обыденно задорный голос, немного дернувшийся, пытающийся подбирать слова Джейк, резкий, какой-то даже внезапно громкий голос Кристофера - все он понимал. Не понимал только их самих.
- А вы-то... что тут делаете? - голос Нильсена прозвучал на удивление сухо, а сам он, видимо, не собирался подниматься с пола и что-то разъяснять - просто сидел, притянув колени к самому подбородку и сверля взглядом одну точку. Так часто он делал в детстве, когда на кого-то обижался - недвижно сидел в своей комнатке, как маленькая статуэтка на камине, редко моргая и иногда стирая кулаком наворачивающиеся на глаза слезы. Но то были детские обиды, а вот тут, как сказал Джейк, наверняка настоящие проблемы. Да и сама атмосфера не на шутку напряглась - и, если бы в колледже были комары и мухи, то наверняка их слышно было бы за километр.
Кай закрыл руками лицо, словно собирался чихнуть, после чего нашарил руками диван и немедленно заполз на него обратно, сжимая рукой край ни в чем не повинной подушки. Глаза его, какие-то ну совсем подозрительно блестевшие, как он не пытался это скрыть, рассеянно уставились на окружавших его людей. Подумав, Кай снова опустил взгляд в пол, разглядывая шнурки на собственных кедах. "Уже и не белые"
- Паршиво выглядите. - Поняв, что его собственный голос звучит тоже не лучшим образом, Кай откашлялся, не сводя глаз с пола. Даже он не был настолько слеп, чтобы различить настроение окружавших его людей. Это, на самом деле, довольно просто - стоит только приловчиться. Сама поза, угол наклона головы, руки - нервно подергивающиеся или наоборот, сжатые в кулаки, обкусанные губы - все это выдаст любого с головой. Нильсен ухмыльнулся.
"Да, ты, пожалуй, прав."

Кай неспешно поднялся и, зачем-то навернув круг вокруг дивана, остановился где-то между выходом и О'Рейли. Так сказать - скрыться в ужасе в крайнем случае. А мог быть и такой случай.
- Не ори.
Мальчик умолк. Знаете, пожалуй, говорить этого ему не стоило. Самое страшное - пытаться заткнуть человека, который еще только-только разошелся. Обдумав это, Кай уже было собрался прикусить свой язык, который всегда трепался синхронно с его мыслями - но передумал.
"Надо же, все-таки я не сошел с ума", - нервно дернулись уголки губ, кончики пальцев. - "Если это только не массовые галлюцинации. Во что особо не верится"
- Не больше минуты. Совсем недавно, - сухо пробормотал Нильсен, оставив Джейка в покое, но обращаясь почему-то не к Грею, а к стене. - Потом пришла Тень. Потом вы двое.
"Думаю, подробности ему без надобности", - краем глаза юноша заметил, как готовится Кристофер к дедукции и логическим размышлениям, ухмыльнулся и задумчиво потер нос. Да, пожалуй, какое расследование дела без детектива. И Грей на эту роль подходил просто идеально. Джейк с Тенью - как два охотника за приведениями, привесь им только пушку за спину - и пойдут громить-крушить. А что до него, Кая - так тут стоило задуматься. Сейчас он был опустошенным, не готовым к каким-то активным действиям - но давил из себя остатки надменности, обычно так ему не свойственной, говорил мало, словно выдирая из себя слова - из-за всего этого сильно хотелось ухнуть ему по затылку чем-нибудь тяжелым. Но Каев внутренний голос, советующий ему заткнуться, сесть и продолжать переваривать психологический стресс, не был услышан его обладателем.

Кричат. Пожалуй, еще в одном он был похож на Кристофера - он ненавидел громкие звуки. А если быть совсем точным - когда эти громкие звуки были обращены в его сторону. Когда на него кричала мать, когда кричал отец, когда они, поругавшись с сестрой, вопили друг на друга - от всего этого так хотелось обхватить голову руками, забиться в угол и никого не слушать. И каждый раз, когда он вспоминал эту ругань - его передергивало. На этот раз кричали, собственно, не совсем на него, а так - в пустоту - но неприятный осадок где-то в глубине души оставался.
- Видишь следы крови на стене или разряженный револьвер, О'Рейли? Увольте, я не буду ни о чем рассказывать.
Еще одной не особо приятной Каевой привычкой была привычка смотреть прямо в лицо. Причем смотрел он не в глаза - на нос или губы, но смотрел пристально, морща переносицу и дергая губой - на самом деле на нервной почве, ехидно улыбаться у него получалось плохо. Вот и сейчас он пару секунд сверлил Джейкову щеку глазами, потом тихо хмыкнул и присел на уголок дивана, уставившись в стену.
- А что мы вообще можем сделать? Мы что, всесильные? Летаем, ползаем по стенам? Выбиваем закрытые двери с ноги? - Кай и сам не заметил, как повысил голос - пускай несильно, но ощутимо - запнулся и сощурился, отстукивая носком ботинка по полу какую-то мелодию. На то он и был Каем Нильсеном, чтобы быть пессимистом. Да даже О'Рейли с его неординарным подходом, да Кристофер - которому можно было доверять в столь серьезных делах - по его мнению не смогли бы придумать идеального плана. На губы выползла улыбка, подернутая издевкой - немного странная и какая-то неестественная. "И что же вы придумаете, Шерлок?"

И все-таки Джейк попал в самую точку - чем не мог не задеть. Был ли Кай трусом или нет, но взорваться мог и он - хоть взрывался и редко, долго-долго собирая внутри себя весь негатив, который едким облаком собирался внутри него, подобно дыму в легких курильщика. Не таким уж обидным было это "трус" - да и вообще порой на О'Рейли ему было обижаться довольно трудно, но тем не менее он, сощурившись, резко дернул рукой, словно попытавшись оттолкнуть руку рыжего - но вместо того он просто пихнул локтем воздух.
- Трус, значит, да? А кто здесь не трус? А вдруг, Джейк, вдруг он к тебе снова вернется? Вдруг он будет к тебе возвращаться, пока ты не съедешь отсюда к чертям? Или до того, пока не привыкнешь? Или пока тебя не упекут в психушку? Вы этого все хотите, этого!? - вроде бы некрикливый Кай сейчас как-то изменился - не в лучшую сторону. И плевать ему было, что тем самым он противоречил себе - противоречил представлениям о нем самом. Каким-то грубым, как у взрослого, стало лицо. Взгляд, который все еще был направлен куда-то в сторону - какой-то избитый. А голос, голос-то, дрожащий, как у вымокшего под дождем ребенка. Осознав, что случилось, Кай уткнулся лицом в собственные ладони, ожесточенно скрипя зубами. "Вот же, почему ты всегда остаешься правым?"
- Я просто не знаю, что мне делать, - проскулил он, не поднимая лица. И в самом деле, отвергающий все планы - он никогда не придумывал ничего сам, своего идеального плана у него никогда не было - Нильсен во всем полагался на других. Если в вас есть хоть капля сомнения в себе - все ваши силы, какими они бы ни были, исчезнут - как если бы птицам отрезали крылья, рыбам - хвосты и зажарили на сочненьком масле жалости к самому себе.